королева бесс

Эхо Вечности

Демоны Принцы - бессмертные чемпионы Темных Богов, которые продали свои души в обмен на власть и вечную войну. И все же каждый был когда-то смертным, достигшим вершины Пути к Славе - и каждый из них определяется по деяниям своих прошлых жизней…

«Нет.» 

Прошипела Тирежа. Она прошептала слово окровавленными губами как молитву, а не проклятие, как ей хотелось бы. Вокруг нее горит лес — когда-то роща, полная жизни, а теперь просто пылающий памятник её поражению. Она смотрит на своего убийцу, смотрит в знакомые глаза на незнакомом лице. Она не может вымолвить больше ни слова, не способна даже отвести взгляд от увиденного. 

Откровение погубило ее, забрав последние силы. Её убийца смотрит на неё сверху вниз и во взгляде читается злобная признательность. Благодарность за её смерть. Благодарность за то, что она лежит здесь сейчас и кровь её пропитала почву, позвоночник сломан и торчит из спины вместе с клинком, пронзившим её. Тирежа видела этот взгляд в осколках лихорадочных снов, в видениях, слишком обрывочных, чтобы их можно было назвать воспоминаниями. Эти глаза, которые она знала когда-то, теперь принадлежали лицу стройного заляпанного кровью ужаса. Лес продолжал гореть. Пламя провала Тирежи танцевало и корчилось, отражаясь в глазах монстра. Умирающий воин тянется к своему шлему. Трясущимися пальцами она стягивает его. Кровь течет из её рта от напряжения, поднимаясь из разорванных кишок. Всё же она справляется с этим, открывая своё лицо, его бледная кожа кажется янтарной в свете огней. Окруженные стеной огня, убийца и убиенный смотрят друг на друга и видят правду. 

«Тирежа», — выдыхает демон.

 «Лейза», — шепчет в ответ умирающий воин.

Малухара видела возвышения и падения королевств в вечности, которую даровал ей бог. Если верить золотой безволосой касте поэтов, которые скрываются в её тени, она купается в слезах своих врагов и проглатывает их детей целиком, вместе с костями. 

Они рассказывают саги, где она крушит стены сияющих городов и пьёт кровь из черепов королей. Её имя - проклятие в сотне одних культур и ей молятся в сотне других. 

В городе-государстве Дарголеш ей поклоняются как Леди Разбитых Зеркал. 

Кочевые кланы Океана Праха, эти последние отголоски родов великой Бешараанской Конфедерации, называют её в своих мифах Пепельной Богиней. 

Для воинственных племён Уручийского Предела, многие из которых теперь поднимают свои знамёна в её полчищах, она - Крик, Пронзающий Ночь. 

И как много в этом правды? Она выше подобных дум. Поиск правды в тенетах поэтической лжи она оставила низшим существам. Среди таких как она, когда они произносят слова в их обычном смысле, вместо того, чтобы выражать его через эмоции, позы и выражения, она - Малухара. 

Это имя написано на свитках, которые носили её боевые жрецы и фанатичные художники. Целые империи жили и умирали под её пристальным взором, они возносились высоко благодаря неуместной доблести только для того, чтобы пасть перед всепожирающим пламенем и мечами. Она наблюдала за тем, как эти королевства погружаются в пучины истории с тем же стылым, вялым наслаждением, которое она чувствует, наблюдая, как горит эта роща. 

Бледная радость. Пустое наслаждение. Потому что этого никогда не бывает достаточно, всегда мало, всегда чего-то не хватает. К каждой победе примешана горечь, которой хватает, чтобы испортить всю её сладость. За каждое завоевание приходится платить свою цену. Каждый триумф на костях королевств приносит новые проклятия вместе с дарами. Разрушенный до основания город - это потерянные душ, которые могли бы воспевать её подвиги звёздам. Убитый чемпион - герой, который никогда больше не поднимет оружие и не убьёт по её приказу. Императрица, приведенная ко двору Малухары, - это душа, о которой она сожалеет, что не испробовала, когда та была в самом соку. За каждым триумфом... Сожаление. Никогда не бывает достаточно. Никогда... И где-то глубоко на задворках разума, который был нечеловеческим уже тысячелетия, в бурлящей мешанине её мыслей, она жаждала… в следующий раз, в следующий раз будет настоящее наслаждение, настоящее чувство удовлетворения. Всё для этого? Это то, что Малухара знает. Это то, что она видела. Это то, что она чувствует, когда она вообще позволяет себе чувствовать. Но Лейза не видела ничего этого, не чувствовала ничего этого, потому что Лейза мертва. Мертва, как империя, которая её породила.

"Этого не может быть.» 

Голос Малухары, как и сам демон — сплав кошачьей грации и собачьей дикости. 

Даже когда она произносит слова, она понимает, что они лживы. Она произносит их для пущей драматичности, потому что откровение требует какой-то реакции. Таков естественный ход вещей. Воистину, она не знает, плакать ли от радости или вопить от ярости. Она расколола небеса в ярости когда-то. Её печаль рождала реки. Или... эти воспоминания лишь отрывки из нескладных сказаний её рабов, растворившиеся в её больном разуме? Она не знает. 

Сейчас ей всё равно. Увиденное не могло быть правдой. И все же, оно было ей. Из всех душ, которые Бог Бури мог украсть. Из всех бесчисленных теней, которые Зигмар мог собрать и вернуть к полу-жизни. 

«Тирежа». 

Она произносит имя мурлыкая, рыча, ворча, ласково. Но у пронзённой дочери Бога Бури не находится слов для нее. Дыхание Тирежи становится судорожным, каждый вдох ловит крохи воздуха. Малухара восхищается ею по-своему. Как воин отказывается умирать, как если бы у неё действительно был выбор; как Тирежа бросает вызов смерти, цепляясь за последние мгновения своей жизни. И почему? Потому что Бог Бури делает своих сыновей и дочерей такими сильными. Малухара улыбнулась этой мысли. Выразилось это в виде слегка растянувшейся в стороны обильной рубцовой ткани, остающейся от её губ, но этого хватило, чтобы обнажить костяное кладбище зубов. Слюна, едкая и воняющая морской водой, стекает с уголка её пасти. Капли слюны шипят на нагруднике Тирежи. Металл шипит. Черный дым клубится там, где слюна демона барабанит по искорёженной бронзе доспехов война. 

Даже сейчас Малухара не испытывает истинного, цельного наслаждения. Не даже с мечом, пронзившим искалеченное тело её врага и глубоко вошедшим в землю. Не даже когда железо её клинка, выкованное во владении Хаоса, пьёт кровь, бьющуюся из пробитого сердца её противника. Это не чистое наслаждение, но впервые за многие-многие годы это нечто близкое, такое близкое! Её слёзы капают вместе со слюной, мерзким дождем, окрещая падшего врага. Она произносит четыре слова. Три из них - команды, тихо прорычала среди горящих деревьев, а последнее - ласково промурлыканное имя. 

«Пой для меня, Тирежа». 

В ответ умирающая дочь Бога Бури хватает лезвие своими окровавленными рукавицами, оставляя красные пятна на осквернённом металле, когда в последний раз пытается вытащить его из кишок. 

«Пооой», - протягивает демон, ухмыляясь. 

Она крутит клинок в теле Тирежи. Пробитый сигмаритовый доспех визгливо скрипит, когда она корчится от боли, но она отказывается кричать. И, конечно, Малухара восхищается ею и за это тоже. Но это не изменит ее судьбу. Огромные крылья демона раскрываются с треском сухожилий, а затем подрагивают, как огромные вонючие холщёвые паруса. Их движения направляют жар пожара на умирающего воина вместе с мускусным запахом, чего-то сладковатого и мерзкого, с секрециями животного на грани. Малухара чувствует запах своего собственного аромата. Её личные духи. Она в последний раз упирается в клинок, проталкивая его дальше в живот умирающего воина, глубже в землю под ним.

 «Пой для меня, как раньше». 

Демон смеется, плачет; демоническая смесь того и другого, которые на самом деле не похожи ни на смех, ни на плач. 

«С последним своим вздохом... Спой для меня, сестра.»

Пальцы Тирежи скользят по лезвию, ослабевшие соскальзывают, затем падают. Она смотрит вверх, потому что уже слишком обескровлена, чтобы отвести взгляд. Глаза её сестры сияют от слёз, воняющих морем, а из пасти монстра свисает липкими верёвками кислотная слюна. Лейза, думает она - и в то же время: Малухара. 

Земля под демоном чернеет от соприкосновения с существом, почва превращается в пепел, извергая раковины высохших насекомых, лишённых жизни. Деревья всё ещё горят от колдовского огня, жара хватит, чтобы выжечь сигмарит, но они уже падают, рушатся под тяжестью гораздо более мрачного разложения. Армии Малухары едва ли нуждаются в опустошении земель; одно присутствие их демонической королевы разъедает реальность. 

«Спой для меня, сестра». 

Однажды она сделала это. В другом возрасте. В другой жизни. Младшая сестра поёт старшей; принцесса поёт для королевы. Другое наслаждение в королевстве, где солнечный свет сияет на белоснежных башнях. Затем пришли тени. Затем началась война королев. Затем - грозовые тучи, серые от спешки, черные от ярости. Они погружают земли в тень и омывают её дождем, опоздавшего, опоздавшего, для того, чтобы что-либо сделать, кроме шипения на умирающих деревьях и лужиц в открытых глазах Тирежи. 

Лейза... Малухара... Затем наступила тьма. И затем появился Свет.

Малухара вынимает свой клинок из тела. Труп вздрагивает от движения, дождевая вода бежит по его щекам, и демоница оскаливает зубы от того, как это символично и жалко. Если бы кто-то из её сагаписцев был свидетелем этого, то наверняка превратил бы всё в новую проповедническую песнь из предзнаменований и предсказаний. Она уходит от тела, по-кошачьи чистит своё оружие размеренными движениями языка, слизывает кровь Тирежи с лезвия, глотая осколки жизни, которая закончилась эпоху назад. 

Лейза. Город шпилей. Поющий народ. Тирежа. Улыбающийся ребенок. Поющая сестра. Война за трон. Нож во мраке ночи. Дело, которое должно быть сделано. 

Гром взывает сверху, предупреждая мир внизу. Демонесса перестает лизать. Она опускает меч. Она знает, что будет. После битвы всегда приходят падальщики. Ярость Бога Бури эхом разносится по всему владению - хор молний и грома, это стихийное начало лживейшего из богов, и где за несколько минут до этого лежали мертвые сыновья и убитые дочери Зигмара, теперь нет ничего кроме обугленной земли. Так же, как когда-то её вознес Князь Наслаждений, теперь Бог Бури забрал душу её сестры в свою небесную кузню, вернул для очередной дешёвой попытки выковать жизнь. Как долго Тирежа была одной из священных рабов Зигмара? Может сёстры уже встречались, не зная этого, за прошедшие годы, после того, как Бог Бури распахнул врата Азира? Нет. Она чувствовала, она знала, что ответ — Нет. 

Сегодня вечером Тирежа второй раз умерла в тени своей сестры. Первый был в годы, предшествующие прошедшим векам, когда сестра убила сестру за право управлять королевством, которое сейчас не помнит ни одна живая душа. И второй… Малухара поняла, что снова плачет. Близко, так близко, к памяти о наслаждении. Она будет дорожить этим воссоединением всегда. Теперь она молится тому, кто не был её богом. Она молится с каждым воображаемым ударом своего злого сердца, умоляя далёкого Бога-Короля в его небесном городе перековать Тирежу снова. И снова. И снова. Даже воспоминание о восторге, даже отголосок экстаза - это удовольствие, которое нужно преследовать. И ни одна кровь никогда не была на вкус слаще, чем кровь её сестры.

Немного безысходности Аэнариона Защитника

79й год Правления Аэнариона, Скалы Скальдерака, Ультуан

С вершины скал Скальдерака Аэнарион смотрел вниз на лагерь своих врагов. Костры почитателей Хаоса горели во тьме, их было больше, чем звёзд на небе. Там были сотни тысяч его чудовищных врагов, и даже если он убьёт их всех до последнего, придёт ещё больше. 

Он собирался умереть. Весь мир собирался умереть. Никто ничего не мог поделать, чтобы остановить это. Он пытался, со всей своей невероятной силой, со всей своей смертоносной хитростью, с силой большей, чем любой смертный когда-либо обладал, с оружием настолько злобным, что оно было запрещено богами, и всё равно ему не удалось остановить силы Хаоса. 

Их армии рыскали по Ультуану, сокрушая последнее сопротивление эльфов. Завывающие орды обезумевших от крови зверолюдей прорывались через последние линии обороны. Армии мутантов убивали последних защитников острова-континента. Легионы демонов пировали на руинах древних городов. 

После десятилетий войны Хаос был сильнее, чем когда-либо, а его люди сражались из последних сил. Победа была невозможна. Нужно было быть безумцем, чтобы думать иначе. 

Он бросил взгляд на собственный лагерь. Когда-то он мог считать свою армию могучей. Сотни драконов дремали среди шёлковых шатров, разбросанных по горной вершине. Десятки тысяч эльфийских воинов в тяжёлой броне ожидали его команды. Они бросятся в атаку вновь, если он отдаст приказ, даже несмотря на то, что враг превосходил их в соотношении более чем двадцать к одному. Если он поведёт их, они даже могут выиграть, но это будет бесплодная победа. Армия Хаоса у подножия скалы была лишь одной из многих. Были и другие армии, такие же большие и даже больше, разбросанные по Ультуану и, насколько он знал, по всему миру. Всех их нельзя было победить силами, которые находились в его распоряжении.

Он развернулся и пошёл обратно в свой шатёр. Было бессмысленно созерцать численность вражеских сил.

Он обнажил Меч Кхайне. Он засверкал инфернальным чёрным светом, отбрасывая голодные тени, которые затушили висячие фонари в огромном шёлковом шатре. Красные руны горели по всей длине клинка, выкованного из чужеродного металла. Меч нашёптывал ему разные мерзости тысячей голосов, и каждый голос, повелительный, умоляющий или соблазнительный, требовал смерти. Это было самое мощное оружие, из когда-либо созданных, и всё равно этого было недостаточно. Он отягощал его руку всей массой его неудачи. Несмотря на всё хорошее, что он им сделал, он мог до сих пор использовать Солнечный клык, клинок, который Каледор сделал для него во времена, когда они ещё были друзьями.

Меч медленно убивал его, вытягивая жизнь капля за каплей. Каждый час старил его так же, как целый день старил обычного эльфа. Только неестественная живучесть, которую он приобрёл, когда прошёл через Пламя Азуриана, позволила ему прожить так долго, но и это не продлится вечно. 

Если Мечу не скармливали жизни, он начинал пожирать его самого. Это была часть дьявольской сделки, которую он заключил ещё тогда, когда думал, что спасти мир ещё возможно, когда он всё ещё считал себя героем.

Морати повернулась во сне, выбросив одну руку и стаскивая шёлковое покрывало, обнажая идеальную грудь, прядь её длинных вьющихся чёрных волос была зажата между её губами, пока она извивалась в каком-то эротическом сне. Зелья всё ещё действовали на неё. Она всё ещё могла найти сон, неважно каким беспокойным он был. Наркотики уже давно перестали действовать на него, даже когда он принимал их в дозах, которые убили бы любого другого. 

У вина не было аромата. У еды не было вкуса. Он жил в мире движущихся теней, менее ярких, чем те, которых он знал как смертных. Он отказался от многого, чтобы спасти свой народ - от своих идеалов, своей семьи, от самой своей души. 

"Убей её. Убей их всех". 

Древние, злые голоса Меча продолжали говорить в его голове. В тишине ночи он всё ещё мог их игнорировать. Бывали случаи, когда безумная жажда крови одолевала его и он совершал поступки, после которых сгорал от стыда и желал, чтобы вино всё ещё действовало, чтобы он мог найти в нём забвение. 

Если осталось достаточно времени, то наступит день, когда он больше не сможет сопротивляться зову Убийцы богов, и ничто в его досягаемости не будет в безопасности. Если демоны не прикончат этот мир, то это сделает он. 

Он мягко засмеялся. Теперь они называли его Королём Фениксом. Он прошёл через священное пламя и вышел с другой стороны, но не сгоревшим, а более сильным, быстрым, более живым, чем любой смертный должен быть. Он предложил себя в качестве жертвы, чтобы спасти свой народ, когда боги отвергли всё остальное, и они взяли его плоть и его агонию в качестве подношения и вернули обратно, перерождённого, чтобы он сделал работу за них. 

Он умер и переродился в тот день, когда прошёл через Пламя Азуриана, и он мельком увидел вещи, которые подорвали его рассудок. Он видел огромный повреждённый часовой механизм упорядоченной вселенной и то, что лежало под ним и за его пределами. 

Он видел Хаос, который клубился вокруг всего целую вечность. Он видел улыбку на лице демонического бога, который жаждал поглотить души его народа. Он стал свидетелем того, как сородичи бога использовали целые мира в качестве своих игрушек и порабощали целые народы. Он видел огромные дыры в ткани реальности, через которые проникали их силы и слуги, чтобы завоевать его мир. 

Он видел целые вечности ужасов и вернулся изменённым, перерождённым для битвы. Тогда он пытался изо всех своих новоприобретённых сил, чтобы спасти свой народ от волны демонической заразы, захлестнувшей мир. 

Сперва он думал, что может победить. Боги одарили его силой, которой не обладал ни один смертный. Он использовал её, чтобы вести эльфов от победы к победе, но каждый триумф стоил им незаменимых жизней, и на место каждого убитого врага вставало двое новых.

Тогда он не понимал, что всё это чёрная космическая шутка. Он лишь замедлял уничтожение своего народа, делая его более болезненным, растягивая агонию. 

Он взял Вечную королеву в жёны и она подарила ему двух великолепных детей, обещание светлого будущего, или по крайней мере залог того, что это завтра вообще наступит. Тогда он верил в это, но его семью отобрали у него и убили. Он даже не смог защитить собственных родных, и их потеря лишила его сердца. 

Именно тогда он разыскал Гибельный остров и Убийцу богов. Это было оружие, которое нельзя было забирать с алтаря Кхайне, но он забрал его. Если боги дали ему силу, то Меч дал ему всё, кроме неуязвимости. Там, где он ступал, демоны умирали. Там, где он вёл войска в бой, победа была неминуемой. Но он не мог быть повсюду, и с каждым днём силы, противостоящие ему, становились сильнее, а тех, кто следовал за ним становилось всё меньше и меньше. 

Зло Меча проникло в него и изменило его, сделав его злее и безумнее, когда его шансы на победу стали уменьшаться. Его ближайшие друзья избегали его, а народ, который он поклялся спасти, сбежал, оставив лишь ожесточённые, озлобленные остатки, эльфов настолько же злобных и смертоносных, как и он сам, легион воинов почти таких же безумных и извращённых, как и враги, против которых они сражались. Они тоже изменились под тлетворным влиянием нечестивого оружия. Он слишком хорошо обучил своих людей ведению войны. 

Настроение беспроглядного отчаяния опустилось на него, и в самый тёмный период своей жизни он встретил Морати. Он взглянул на её прекрасное спящее тело, ненавидя её и желая одновременно. То, что было между ними, нельзя назвать любовью. Он думал, что вообще больше не был способен испытывать тёплые чувства, даже по отношению к женщине, менее развращённой, чем его нынешняя жена. Это была безумная, больная страсть. В ласках Морати он находил нечто вроде передышки от своих бед, а в их диких любовных играх он находил отвлечение от забот. 

Она варила зелья, которые на время позволяли ему заснуть и делали его почти спокойным. Она родила ему сына, Малекита, и заставила его поверить в то, что в нём ещё осталась искра чувств. Он вновь обрёл то, за что стоило сражаться, и вернулся в строй, если не с надеждой, то хотя бы с определённостью. Но теперь, в конце концов, он видел, что всему пришёл конец, что его враги победят, и что его народ был обречён на смерть и вечное проклятие.

Мера Жертвы

Кровавые маги и бессердечные провидцы, Каббалисты с лёгкостью жертвуют жизнями своих последователей, чтобы лучше управлять магией. Эти падшие колдуны обладают огромной магической силой, однако им постоянно приходиться сопротивляться с голодными до душ богами, поскольку эти ненасытные существа запрашивают каждый раз всё большую цену у своих просителей.

Когда племя говорило об Ардже, они прославляли его победы. Они хвастались его мудростью, его проницательностью, его колдовскими подвигами. Но больше всего они хвалили его за точность пророчеств. Кто еще смог бы прочесть То, Чему Быть по ряби в луже крови, водя по ней ножом? Кто еще смог бы истолковать нити Судьбы, продираясь через лабиринт скотских кишок? В течении нескольких поколений он служил Гласом Божьим для череды военных вождей и королев, давая им советы, когда они их просили у него, используя свою магию на войне, когда они этого требовали, и предавая, приводя их к гибели, когда полагал, что племени нужен новый лидер.

С тех пор, как владения сотряслись и извергли смердящий могилой шёпот Бога Смерти, леденящее зловоние вплелось во многие его заклинания. С кривой ухмылкой на лице Арджа начал принимать более активное участие в планировании битв своего клана. И они реже стали проливать свою кровь и пятнать свою честь; все чаще и чаще он напоминал вождям клана, что есть и другие пути к славе. Он изливал им в уши обещания силы, нашёптывая капля за каплей, рассказывал им о древних гробницах, явившихся на свет вновь, и об артефактах, которые лежали нетронутыми на протяжении тысячелетий внутри. Клинки древних империй, зачарованные древней магией, вскоре оказались в руках его воинов. Амулеты и драгоценности, содержащие давно забытые чары, нашли нового владельца в его лице, а более слабые талисманы он раздарил своим помощникам. А что за грозные и ужасные заклинания распространились по землям? Бури воющего пламени, землетрясения, которые пожирали воинов каменными пастями, треснувшие зеркала, которые нашёптывали человеку все его грехи… Арджа столкнулся с ними сам, воздев окровавленные руки, его резкий голос поднимался до крика, когда он нараспев воздавал похвалы пантеону, и поворачивал эти злые колдовские силы в нужную сторону. Их нельзя было подчинить себе, конечно, нет. Но можно было перенаправить.

Конечно, все эти деяния только добавляли ему уважения. Меньшего он и не заслуживал. По мере того как сила его росла, росло и его племя. Никто не сделал для его народа столько, сколько сам Арджа. Он прожил уже почти три сотни лет. Как близок был он к исполнению своих желаний? Как далеко ещё? 

Апофеоз. Вознесение. Бессмертие. Он был близко. Он должен был быть уже близко. Так его племя говорило о нем перед ним, так они горделиво хвастались им воинам других кланов. Но когда они шептались между собой вдали от ночных костров, то чаще всего говорили о его неудаче. Единственной его неудаче. Арджа подозревал, что не переживёт еще одной такой катастрофы. Даже если он переживёт перенаправление магии, что вообще не гарантировано, племя, вероятно, снимет с него голову, считая, что боги покинули его. И... ошиблись бы они, сделав это? Может да. Может нет. В ночь его провала, огонь магической отдачи накрыл его тело, забрал глаз, ухо и обжёг левую руку так, что она превратилась в нечто из шрамов и ноющей кости. Хуже всего пришлось его искалеченной теперь левой ноге, из-за которой он заработал себе хромоту до конца жизни. А конец его жизни, если знамения не изменятся, уже не за горами.

Всё должно было быть не так. Он всё сделал правильно. Не так ли? Разве он не сделал всё, чего требовали от него боги? Разве он не подготовил всё безупречно, всё в соответствии с велениями божьими? Жертвоприношение. Это канат, на котором балансировала благосклонность богов. Даже третьесортные ведьмы и знахарки знали это, но понимание этого могло стать делом всей жизни. Как разуму смертного в самом деле постичь все хитросплетения паутины промысла Божьего? Каждое заклинание было прыжком веры. Каждый ритуал был надеждой и убеждением, обёрнутые в клубок молитвы. Большинство этих тупоголовых скотов верило, что жертвоприношение было не более чем вырезанием сердец из пленников и протягиванием этих сочащихся кровью плодов к небу. Где же жертвоприношение в таком деянии? Такие кровослужения были подношениями, а не жертвоприношениями, ничего по-настоящему значимое не даётся просто так. Колдун не понес серьезного урона. Как же тогда боги будут получать столь тонкие душевные дары и клятвы преданности? Арджа думал долго и упорно над этим, пока его влажные раны затягивали шрамы.

Завтра будет время испытаний. Он снова мог ходить, хотя и нерешительно, и был готов искупить свою неудачу. В прошлый раз жертва почему-то оказалась недостойной.

 Череп его отца, духовная реликвия, окружённая умиротворяющими энергиями; он раздавил его в пыль ради реагента для заклинания. Его собственная жена, старая карга ныне, но все еще дорогая ему, умерла ради него, разрезанная его ритуальным ножом, чтобы её кровь стала ещё одним реагентом в плетении заклинания. Трое из его учеников, трое самых многообещающих из молодых шестилеток его племени; каждый из них был схвачен воинами по приказу Арджи и обезглавлен топором Королевы Войны. И, как будто, этого было мало, он выбросил в никуда дюжину артефактов и талисманов, которые были очень полезны племени, каждый из которых был добыт ценой многих жизней из гробниц павших королевств, принеся их в жертву ради сотворения этого заклинания. И этого оказалось недостаточно. Отдача почти убила его, и в его лихорадочных снах на грани смерти он слышал смех богов. 

Если бы он услышал этот звук снова, то тот бы наверняка навсегда лишил его разума. Арджа вызвал своего сына для последних приготовлений, и молодой человек прислуживал ему в его палатке из шкур животных, согнувшись над жаровней. Арджа смотрел, как он стряхивает с ботинок пыль пустыни, чтобы не испачкать меховые коврики. Мальчик был хорошо воспитан. Его сын, Нагара, был точной его копией: худой, с крючковатым носом, одетый в меха и увешанный амулетами из нефрита и кости. Он был Гласом Божьим, как и его отец. Последний Глас Божий племени. Будущее клана. Арджа слишком хорошо понимал вес этого бремени, потому что всё, что он делал на протяжении веков своей жизни, было для клана. Так он говорил себе, десятилетие за десятилетием, и он доказал это бессчётное количество раз. 

«Клан умрёт или выживет вместе с тобой, Нагара. Я прочёл эту истину в кишках грифогончей без признаков болезней кишечника. Прорицание было ясным, безошибочным. Слушай меня, когда я говорю с тобой. Что бы ни случилось со мной, клан выживет или умрёт вместе с тобой». 

Арджа не должен был больше ничего говорить. Молодой человек кивнул, потому что прочёл то же в своих пророчествах. 

«Я понесу твои знания дальше».

 «Да. Ты хорошо обучился, сынок». 

Арджа вытащил свой жертвенный крис, костяная ручка стала гладкой после двух веков использования, лезвие тонкое, всегда острое, зазубренное, чтобы усилить кровотечение. Он повернул его в руке, позволив свету огня поиграть на полированной человеческой кости.

-Почему ты плачешь, отец?
-Потому что у меня для тебя остался один последний урок, - тихо сказал Арджа, -урок ценности жертвы.

Рассвет наступил и битва пришла с ним. Для Арджи, стоящего далеко от грохота окровавленного железа и грома расколотых щитов, сражение было лишь отвлекающим фактором.

 Он был один на небольшом возвышении, лицом к лицу со своими врагами на обширных пустынных дюнах. Пятеро их было против него; пять альвийских колдунов, в доспехах из зачарованного металла, с перламутровыми клинками. Воздух мерцал вокруг них ирреальными миражами: огромные парусные корабли оставленные гнить и разрушаться, королевства коралловых шпилей, которые не могли существовать. Арджа ничего не знал об их культуре. Но это его не заботило. 

Сражение свирепствовало, как и все сражения до этого, но колдуны были сосредоточены лишь на своих собственных задачах. Заклинания, на которых шла дуэль, были Бесконечными, каждое из которых было эфемерным фантомом, впервые извергнутым насилием Бога Смерти над Владениями Смертных, а теперь выпущенных и принёсших разрушений повсюду без меры. Арджа сплёл несколько из них, хотя, возможно, термин «содержал» подошёл бы лучше тут - он запечатал их внутри его последних оставшихся артефактов, зная, что в лучшем случае это были временные клетки. В разгар битвы он разбил медные статуэтки, сдерживающие элементальные чары, и на пустыню извергся клыкастый свет и призрачный гнев. Его соперники ответили тем же, как и предвидел Арджа. Поле битвы оглашала какофония отражающая их Бесконечные проявления. 

В считанные минуты сражение превратилось в стычки отдельных групп обеих армий, битва скатилась в полный хаос. Колдовство проделало глубокие расселины в пустыне, поглощающие пески из-под ног воинов. Люди и альвы горели негасимым пламенем. Клинки появились из ниоткуда, танцуя по велению далеких магов, вырезая лики смерти на лицах ближайших солдат. 

Он чувствовал, что альвийские маги забирают у него контроль над его магией, поворачивая изуверские заклинания по собственной воле, изменяя так, как им было нужно. Призрачные челюсти великой Мантикоры стали чем-то более похожим на акульи, пастью, забитой рядами клиновидных зубов вместо огромных серповидных клыков. Их горящий образ окрасился красным, когда они прошлись через ряды воинов клана Арджи. Одно за другим, заклинание за заклинанием, альвы заново переплели высвобожденную магию, направляя ее в человеческую орду. Знамя Богов вспыхнули, когда знаменосцы сгорели. 

Даже одноглазый, одноухий, однорукий колдун мог сопротивляться и отражать атаки альвов. Боги наблюдали, они были с ним, и он чувствовал, как их внимание пробегало по его венам с каждым ударом его сердца. Под их покровительством он станет сильнее, чем когда-либо. Он мог спасти свой клан и выиграть войну.

Жертвоприношение. Апофеоз. Вознесение. Бессмертие. Арджа вытащил свой ритуальный нож и добавил свою волю к воле своих врагов. Заклинания, пожирающие его родных, вспыхнули с новой силой, огни стали еще сильнее, клинки срывали плоть с костей. Он мог расслышать плач и крики его племени во встречном ветре, призывающие его о помощи... И никто из них не осознавал, что каждый из этих оставшихся без ответа криков был молитвой. Что-то пробудилось в глубине его разума: звук, который не был звуком, чувство, которое не было чувством.

 Присутствие. Смех? Это был смех? Он снова потерпел неудачу? Нет, не смех. Что-то другое. Глас Божий держал в руке свой крис, все еще красный от высохшей крови сына, он стоял один на краю поля битвы, наблюдая, как его племя умирает. 

«Этого достаточно?!» - закричал он ветру. 

«ЭТОГО ХВАТИТ !!?»

 И ему не пришлось долго ждать ответа…

Путешествие «Солнечного копья»

И пустились корабли в плавание по морям на восток от Ултуана. Во главе флотилии шёл величественный военный корабль с двумя корпусами под названием «Солнечное копьё». Стремительный, словно ветер он летел вперёд на шёлковых парусах, расшитых изображениями Вечной Королевы в чаще Авелорнского леса. Две сотни эльфов в форме эатанского ополчения ворочали установленные на носу магазинные стреломёты и упражнялись на палубе с луками и копьями.

У штурвала стояла гросс-адмирал Каладория Лотернская. Не давая ни малейшему дуновению ветра пропасть зря, она вращала позолоченное рулевое колесо то в одну, то в другую сторону, и её корабль всегда шёл впереди армады. Золотые пряди волос ниспадали ей на плечи, а пурпурно-белая форма, казалось, блестела в ярких лучах солнца.

В нынешнем поколении то была одна из самых мощных флотилий, что покидали врата Лотерна. Архимаг Галиндорм отплыл на собственном судне. Корпус его корабля был выкрашен в цвет небесной лазури, паруса обвивались кольцами дыма, исходящего от сотен курительниц, что были установлены на палубе вдоль поручней. На юте возвышалась колдовская башня, и в ней сам Галиндорм, древний, сухой старик в серебряно-голубых одеждах, запускал в небеса разноцветные лучи, пытаясь узнать, чего ждать от этого путешествия. На палубе шеренгой выстроились пятьдесят мастеров меча Хоэта, с небес дули волшебные ветра, отчего флотилия ещё проворнее скользила по волнам.

Заместитель Каладории, представитель королевской семьи и аристократии Ултуана принц Келдорим отбыл на войну с командой отборных копейщиков из дворцовой стражи на фамильной прогулочной яхте, оснащённой таранными копьями из зачарованных кристаллов.

Курсирующие вокруг флотилии лёгкие, похожие на лезвия кинжалов корабли-разведчики обыкновенно бороздили воды близ ултуанского Тенеземелья в погоне за ненавистными друкайскими пиратами, которые грабили незащищённые прибрежные городки этого многострадального края. Но и здесь, выискивая незваных гостей, угрожающих стремительному ходу флотилии, они чувствовали себя как дома. На каждом корабле был насест для посыльных птиц, с помощью которых в случае опасности можно было подать сигнал остальной армаде, на мачтах для наблюдения за горизонтом расположились самые остроглазые воины-тени.

Двор Вечной Королевы предоставил флотилии корабль-кайрн, в обычное время бороздивший спокойные воды внутреннего моря Ултуана. На его палубе был установлен круг из менгиров, меж которыми с треском метались копья бело-голубой энергии. Кайрн рассеивал над флотилией колдовские ветра, и сами небеса заряжались магией, которую призывали чародеи гросс-адмирала, дабы повелевать потоками воздуха, наполняющими паруса армады.

Костяк флота составляла дюжина линейных кораблей, с парусами, разукрашенными геральдическими символами королевской семьи Ултуана. Часть из них ощетинилась стреломётами, на других было полно лучников и пехотинцев Лотернской Морской Гвардии, которые всегда были готовы забросить абордажные крючья и перемахнуть по канатам на палубу вражеского корабля. Некоторые были оснащены таранами, способными разнести вдребезги и потопить вражеское судно – эти клювы из звёздного металла были настолько остры, что эльфийский корабль мог пройти сквозь корпус врага, ничуть не сбавляя скорости. Отовсюду свешивались флаги знатных ултуанских семей, ибо кораблями и командой управляли их старшие сыновья и любимые дочери. На некоторых присутствовали даже рыцари драконьих князей – без своих скакунов, разумеется – им предстояло вести эльфийских воинов на абордаж. Отряды белых львов, суровых охотников из лесистых земель Крейса и Котика, бойцы личной гвардии Короля-феникса также участвовали в походе, ибо кто из ултуанцев не хотел, чтобы его стяг развевался в победных битвах, которые сулило это предприятие.

Замыкал линию «Рассвет Каледора». На его носу красовалась обитая бронзовыми листами драконья голова, из каждого борта выдавались по пятьдесят вёсел, лежащих в руках сильнейших сынов этого горного княжества. В драконью голову была вмонтирована алхимическая пушка, способная залить жидким огнём всю палубу вражеского корабля. Группе алхимиков из Белой Башни Сафери не терпелось продемонстрировать необычайные возможности своего оружия. Корабль был выкрашен в бело-голубой цвет под стать пехоте и коннице Каледора, а на его мачтах развевались бесчисленные знамёна с гербами магов и алхимиков Хоэта.

Каладория повернула штурвал, и нос корабля указал на юго-восток, туда, где лежал их пункт назначения. В каюте гросс-адмирала лежали бесценные карты скалистых берегов Старого Света, Эсталии и Аравии, где укрылись пираты, пытавшиеся разграбить сокровища Ултуана. Они причаливали к эльфийским берегам, учиняли зверства и затем бежали, как побитые псы, туда, где обитали люди в своих так называемых цивилизациях. Как примитивны и жестоки эти люди, зачастую союзники эльфов, но столь же часто капризны и драчливы словно дети, как легко их совратить, как легко сбить с пути. Теперь пришло время указать им на их место. Воюйте меж собой, если пожелаете, думала Каладория, только держитесь подальше от Ултуана.

Корабли повернули за ней, стремительные и грациозные, словно парящие на ветру птицы. Разведчики без устали сновали перед носом «Солнечного копья», наблюдая, не осмелится ли какой-нибудь глупец преградить дорогу гросс-адмиралу. Архимаг Галиндорм выкрикнул слово силы, и в ответ с небес засвистел свежий ветер. Он наполнил паруса «Солнечного копья» и принялся играть золотистыми локонами Каладории. Челны рассекали волны, подобно проворным дельфинам, что выпрыгивали из воды вслед за уходящей флотилией.

Какое-то время капитан Камнебров разглядывал проходящие корабли, затем отодвинул от себя перископ и схаркнул в плевательницу комок жёваного табака. Остальные члены команды «Мести Гримнира» сидели за рычагами, их лица были перемазаны сажей от сочащегося из котлов дыма.

– Чёртовы остроухи, – проворчал капитан. – Даже как-то неловко портить им всё веселье. Пускай торпеды.

Культ Леди и вера в Бретонии

В отличии от прочих богов Старого Света, Леди встречается со своими смертными последователями в этом мире. Все рыцари Грааля видели её в кульминационный момент своего квеста. Говорят, что и Девы Грааля также были инициированы самой Леди, хотя упоминают об этом редко.

Наиболее заметное различие между культом Леди и другими религиозными течениями Старого Света заключается в том, что у Леди нет жрецов или послушников. Ей служат рыцари Грааля, цвет бретонского рыцарства, и девы Грааля, женщины, похищенные из семей в детстве и воспитанные Феей Чародейкой, чтобы служить Леди.

Изображения Леди, как правило, достаточно чёткие и единообразные. Она — молодая женщина великой и несколько потусторонней красоты; одета в белое; на челе её золотая диадема, а голову покрывает белая вуаль; в руках она держит Грааль.

У Леди несколько символов.

Первый — Грааль, волшебная чаша, из которой пьют её избранные рыцари и, как полагают, черпают силы девы Грааля и пророчицы. Грааль изображается в виде золотого кубка с широким основанием, узкой ножкой и расширяющейся от неё чашей.

Священный кубок часто изображают украшенным другим символом Леди - флер-де-лис, хотя, те, кто видел Грааль, настаивают, что на нем нет никаких украшений и он прекрасен сам по себе. Флер-де-лис, стилизованная лилия, в первую очередь, символизирует чистоту и только потом Леди.

Наконец, Леди часто изображается непосредственно на витражах или знаменах, по примеру, того что она дала Жилю ле Бретону. Витражи постепенно стали очень популярны, так как свет, проникающий сквозь них, напоминает сияние, которое окружает Леди. В большинстве часовен Грааля есть витраж с Леди.

Леди поклоняются в Бретоннии и прежде всего — знать. Её чтят рыцари и их дамы. Бретоннцы за пределами королевства стараются придерживаться своей веры. Бретоннское влияние сильно в Пограничных княжествах. Там можно найти даже несколько часовен Грааля, хотя девы Грааля обычно считают эти земли лежащими вне своего влияния.

Леди оберегает Бретоннию, действуя через своих рыцарей. Их мужество и боевое мастерство защищают королевство от внешних врагов, а их благородство и честь гарантируют, что страна будет пребывать в мире и справедливости. Кажется, крестьяне Бретоннии находятся за пределами внимания Леди. 

Простолюдины чтят обычных богов Старого Света. В Бретоннии очень мало последователей Ульрика и ещё меньше его храмов. Мирмидия становится все более популярной среди лучников и мэн-эт-армсов. Как и во всём Старом Свете, моряки в королевстве поклоняются Мананну.  К Верене обращаются некоторые учёные мужи и многие деревенские старейшины испытывают симпатию к культу. Верена также является популярной богиней у тех, кто заинтересован в борьбе за справедливость. Бретоннцы не чтут Сигмара. Периодические проблемы с нежитью сделали важным поклонение Морру. Ранальд популярен в основном в городах и крупных деревнях. В Бретоннии Ранальд больше связан с торговлей, чем с воровством, но для большинства местных разницы в этом нет.  Вера в Таала и Рию важна как для фермеров, так и для охотников. Рядом с каждой деревней есть хотя бы одно святилище для поклонения кому-то из этих богов. 

Однако, самое важное божество для большинства крестьян — Шаллия. Жизнь бретонского крестьянина чрезвычайно трудна, и облегчение, которое несут жрицы Шаллии, очень кстати. 

Догмы Леди — это рыцарский кодекс: 
• Служить Леди Озера. 
• Оберегать вверенные ему владения. 
• Защищать слабых и сражаться за правое дело. 
• Всегда бороться с врагами добродетели и порядка. 
• Никогда не оставлять поля боя до полной победы над врагом. 
• Никогда не предавать ни друга, ни союзника. 
• Быть примером чести и благородства.

Поскольку они применимы только к мужчинам, есть отдельные предписания для женщин:
• Быть скромной и невинной.
• Служить отцу и слушать его до свадьбы, а мужа — после.
• Помогать слабым и беспомощным, если они достойны.
• Проявлять благосклонность только к самым смелым и благородным рыцарям, ищущим вашего благословения.

Не много бека: Все-врата