Оставшиеся зеленокожие напились. Они подняли бочки из погреба трактира и каждую раскупорили. Возле некоторых были неуправляемые вереницы зеленокожих, ждущих своей очереди к крану. У некоторых бочек были проломлены крышки, и гоблины жбанами вычерпывали из них жидкость.
Позже я видел, как они делали тоже самое с помощью выскобленных голов жителей деревни – грязные зеленые пальцы просунуты в окровавленные глазницы, а с волос их жертв пиво капает на вонючие робы, когда они пили из вскрытых черепов.
Безголовый труп мужчины был выпотрошен, как кабан, и нанизан на вертел, где его крутили над костром. В углу комнаты, в котле, стоящем на огне, я увидел обваренную руку, силящуюся высунуться из-под крышки – бедный парень заживо варился внутри и орал благим матом. Крышку котла прихлопнули, милостиво избавив меня от воплей.
Они жрали и людей, и коней, жадно заглатывая полусырые куски мяса. Деревенских детей, вопящих младенцев, варили как цыплят…
…они притащили женщин позже днем. Что они делали, я не стану говорить, но они прекрасно знали, как заставить обливаться кровью сердца наблюдавших за этим мужчин.
Когда было закончено с бедной Эсме и остальными, они сгребли угли из камина на пол. Они вытащили сына владельца таверны. Под завывания жутких труб они заставили его танцевать джигу голыми ногами на раскаленных углях. Каждая его попытка убежать пресекалась тычками тупых концов копий. Вопли были ужасные. Зеленокожие находили это забавным, они смеялись, веселились, обезьянничали, подражая его мучительным прыжкам. В конце концов он больше не мог отплясывать. Он упал на колени и завыл. Они его стащили с углей, вырвали у него глаза и выкинули парня в ночь. Больше я его никогда не видел.
Пока день тянулся, они пытали пленных до смерти или съедали, пока не осталось лишь несколько из них.
